капитулирующее

И если опять начинаем копание в мелочах,
Подсчеты – кто и когда чего-то там обещал,
Не понял, не слышал, да попросту – не хотел,
И если – накал, финал, кульминация и предел,
Не надо контрольного!
Выдохнем… До-де-ся-ти…
Но дзен не достигнут. Ломает… и, как ни крути,
Взрываемся снова – цунами, тайфун, ураган!
А любовь пугливым котенком жмется к ногам…
И смотрит на нас, дураков, снизу,
И, с каждой репризой,
С каждым упреком и выкриком, словно с ударом хлыста,
Съежившись, крупно дрожит – от усов до хвоста…
И если душа у тебя не пуста – прошу, перестань…
И я замолчу… выдохну… до-де-ся-ти.
Двенадцать … тринадцать...
И кто первый скажет «прости!»

И если звенит тишина, мы рядом, но не вдвоем…
А каждый внутри продолжает бубнить о своем.
И «сильную женщину не прошибёт на слезу»
но если опять накатило и щиплет в носу,
то я посылаю все к черту, и в тартарары,
Сбегаю с дистанции, «я - в домике», я - вне игры,
Как ожидал – снова голос мой, тихий и слабый:

«да что ты молчишь? Ну, поцелуй
хотя бы..»

карусельное

Ты – заброшенная карусель в леденеющем парке.
Память крутит те дни, когда нам с тобой было так жарко.
Что-то ноет внизу живота так предательски сладко
И холодным металлом кусает ладошки лошадка..
И ведет ветерок за уздцы по инерции клячу.

Я лечу, убеждая себя – что от снега я плачу..

не по фен-шую

Опять октябрь. И всё не по фэн-шую.
Я в осени увязла с головой…
Летит вокруг стихов про «золотую»,
«багряную» и «огненную» рой.

Про «листопад», про «дождик моросящий»,
«Ванильный кофе с грустью пополам»...
Оставь надежду, всяк сюда входящий,
Что ту же осень здесь покажут вам…

А я ее люблю, как голодранку,
Оборванную ветром и дождем,
За каждую царапину и ранку,
Что в сердце ноет с каждым октябрем,

За разговоры, скомканные резко,
И каждый мной непринятый звонок.
За то, что как в колбасные обрезки,
Вгрызается за мусоркой щенок,

Так мы с тобой, уставшие от лета,
От марева и липкой духоты,
Коктейль пьем, примиряясь, залпом этот
Из ночи с прелым запахом листвы.


За серые пальто пятиэтажек,
За гибралтары непролазных луж,
За каждую из тысячи мурашек,
И сломанный опять в квартире душ.

За мокрые замызганные кроссы,
И в утреннем такси – забытый зонт.
Люблю тебя, неглянцевая осень,
За то, что всё у нас наоборот…

И пусть у нас любовь не по фен-шую,
И «ручейка» финального нет «слёз»

Мы в осени увязли с поцелуем,
Под брызгами от взвизгнувших колес….

трудности неперевода

Тут полный коктейль: расстояние, время, и планы
/Горючая смесь, что по факту никак не горит/.
Но что-то пока не дает нам сорваться, и главным
Является то, что подспудно «люби!» говорит.
И крутит в ногах обещаний осыпанных ворох,
Лишь вечнозеленая вера не сбросит одежд.
Мы ждем снегопада, как будто он сможет, как порох,
Хоть что-то взорвать в застоявшихся колбах надежд.
Сентябрь наждаком полирует занозы… Свобода -
Как роскошь, что непозволительна даже сейчас.
Такая любовь…
Просто - трудности не-пе-ре-во-да
На зимнее время – ни суток, ни часа, ни нас…

закономерное

Она всю жизнь идёт по головам,
Имеет спички и бензин в запасе,
Без объяснений - приговор мостам,
Без слов «прости» - тому, кто там остался.
Она ведет подсчет своих побед,
И души собирая, как трофеи,
На «возвращайся!», брошенное вслед,
Смеется: «я - не сказочная фея».
Она скучает в приторной любви,
И позволяет целовать, целуя…
И в сети рыжих локонов своих
Как воробьев – сердца мужчин пакует.
Она умеет видеть, как рентген,
Знать наперёд все реплики и фразы,
Свернуться кошкой, а потом с колен
Лениво спрыгнуть – но не по приказу.

Но как же этот дар исчезнуть смог,
Ни боль, ни страх – не чувствовать нисколько?
Нашла коса на камень? Видит Бог,
Она теперь в твоих силках, как сойка.
Целует, словно нищенка, ладонь,
Что грошиком любовь дает на сдачу.

Ты с полщелчка смог вывести закон
Что ведьмочки когда-то тоже плачут…

неглаженное

Я складываю в стопочку «прости»
Как простыни, что в очередь «на глажку»,
И будет Эверест опять расти,
Для чувств моих не делая поблажки.

Перебираю наш прошедший год,
То - льна шершавость, то - батиста нежность.
А запах твой во мне еще живет,
А мой с души ты выстирал прилежно…

Прошений оставляю я курган,
А новое «прости» бросают сзади.
Любимый, ты прекрасно знаешь сам –
Я с детства ненавижу слово «гладить»..

каштанчики

 

 

Убаюкивал август, прошитый цветной нитью радужной,
Как сказать я не знала «люблю» не похоже на прочее,
Не похоже на прежнее – как целовать тебя. А душа,
Как щенок, завернулась в любовь, в твои руки, комочком… И,
Под ногами крутились каштана ежата колючие…
Одного я тебе на ладонь посадила. И, пальчиком,
Ты погладил его. И все понял:
«Ты самая лучшая,
Я хочу, чтобы первая – дочка, а после – и мальчики…»

абсолютно-нолевое

В районе абсолютного ноля
где – без позывов к жизни существую
Найди, прошу, замерзшую меня,
И разбуди целебным поцелуем.

Привыкла перешагивать любовь,
Как лужу из расплесканного чая,
И проржавевший на душе засов
Висел всегда, от боли защищая,
хранил меня как давний амулет
/ведь не любя – не больно расставаться/
И стольким чашкам чая столько лет
С улыбкой позволяя расплескаться.

Но ты – моя расплата по счетам,
Одним щелчком открыл из чувств консервы,
/Не съем – так понадкусываю/… Ам!
И со стола смахнул посуду первый..

А в лужице фарфор, как пароход…

Я, оказавшись «завтраком туриста»,
Училась не любить – за годом год,
а боль любви – ты дал усвоить быстро..

 

судебно-геометрическое

Каким богам прошения отправить,
И на колени падать перед кем?
В учебниках о правилах и праве
Нет нашего примера среди тем..

Нас развели без права переписки,
Как позвонки ломают у моста.
Да я б могла, вдогонку, декабристкой,
Но запись о венчании – пуста.

А та, что по закону и по сути,
Домашний разделяет твой арест.
«Отказано!» - опять - «Не обессудьте»
Мне сверху припечатывают крест.

И - на колючей проволоке будет
Наш треугольник реять, словно стяг:
Все стороны равны, но разных судеб
Не уравнять на общих плоскостях.

Простите, пифагоры и евклиды,
Но приговор любви – наук сильней.
По трем углам сидят три индивида,
«Навеки врозь» осужденные ей..

живем настоящим

А кто из нас любит, а кто позволяет любить,
Разложит по полочкам время.
Живем настоящим.
Ведь гвоздик последний пока что никем не забит
В любовь, не сыгравшую (тьфу-тьфу, не сглазить бы!) в ящик.

И сколько нам ждать – не высчитывай, к черту прогноз,
Пусть будет на пристани счастье так сладко маячить.
Пусть в клочья наш парус – ты вёсел хотя бы не брось!

А с берега невод закинул с усталостью старче…

Хоть мы низкопробные (золота нет в чешуе),
Но «Что тебе надобно?» спросим дуэтом у Бога…
А он, чуть опешив «Обычно - все просьбы ко мне»,
Морщинистым пальцем добычу тихонько потрогав,

Промолвил: «Да я и не знаю чего мне желать»
И выпустил двух ненормальных по волнам бурлящим…

Плывем, раз плывётся... И носим отныне печать
Того, кто живет миллионы веков – настоящим.

стратегическое

 

пусть не визируют стратегий долгосрочных -
там боги заняты на небе, как обычно,
но если будет у меня однажды дочка,
я буду утром ей вплетать банты в косички,
я сочиню ей сотни тысяч разных сказок…
(пусть на песке – но я рисую замок этот)
и все ресницы поцелую спящих глазок -
Твоих и дочки – одинаковых по цвету..

пододеяльное

твердила каждому не раз, своим накрывшись одеялом:
«пространство личное, прости, да, пунктик, каждому – своё»
что это чушь и ерунда – теперь с тобой я осознала,
в двуспальном мире, где заснуть, обнявшись, можно лишь вдвоем…

листопадное

Мой кусочек, мой листочек, мамин сок,
Ты прирос ко мне, как к дереву, сынок…
Но листает годы жизнь календаря,
Мне хранить тебя – всего до октября.
Будет зябко, будет ветер, будет час,
Листопад однажды поджидает нас,
и – закружится, сорвавшись, мой листок…
по ухабам, да колдобинам дорог…
где приют твой, где опора, где ночлег?
А на ворот мне ложится первый снег.
И заноют мои ветки до весны –
Где кусочек мой, листочек мой, мой сын?

щенячье

Не считай часы, что еще остались! Да и я – обратный сверну отсчет.
Разговор наш станет потом вербален, а пока – в молчании горячо.
И пока под пальцами – междометья (вот и весь наш, собственно, диалог)
Не считай! Я знаю, что не успеть нам, и оставим время – любви в залог.

До утра, а, может, до кромки суток, умирает каждый (без слов) не раз..
По часам – считаются проститутки, а за что с влюбленных – за каждый час,
За минуту, выдох, полвздоха, фразу, за билет обратный – судьба берет?
Если ты – одним со мной миром мазан, так какого ж черта – нам так не прет?

Или миро наше - всего лишь средство, быть разлитым Аннушкой – на путях?
Заседанью – быть! И пошло все лесом!
Не считай! Мы вырежем этот страх…
И метла с перрона билет твой слижет, а в трамвае первом - знобит еще…
Как щенята, жмемся, друг к другу ближе, начиная новой главы отсчет.

аисту

/не стихи/


наше дитя - дождливое, ветреное, листопадное, осеннее,
непонятного роду, непонятного племени…
просто аист последний,
сорвавшись на юг,
нам кулёчек с Любовью – подбросил.
а этот подкидыш – нутром,
каждым ребром,
наш чует испуг.
а мы его носим...
носим.

и - безбожники мы (ни икон, ни креста)
снова рядышком у подоконника встав,
тихо молимся «не забирай,
пожалуйста!»
и - до утра
свечка горит
для аиста…

Отрывное

Подстегивая дни календаря


Что, кажется, ползут тщедушной клячей,

Я отсекаю время от себя,

Тебя – от расстояния. Истрачу

Терпения пожизненный резерв

На это ожидание (всё – оптом!).

Теряя день за днем, за нервом нерв,

Не становлюсь я ближе отчего-то…



Брожу по нашим памятным местам,

Прибившись к стайкам питерских туристов,

И Невский, вроде, тот и Стрелка - та,

Все пункты из маршрутного wish-листа.

Продрогну, разделив ажиотаж

Со ждущими - мостов ночных эрекций,

А Питер без тебя – все тот же, наш…

Но будто бы с царапиной на сердце.



Я верую. Кто верует – блажен.

А, значит, я смогу дождаться часа,

Когда подует ветер перемен,

Тебе укажет стрелка - «возвращайся!»

На душу мне, что в ссадинах любви,

Подуешь, и согреет шепот нежный:

«у кошки, у собачки заболи…»



- Ты насовсем?

- Я насовсем. Конечно.

приданное

Знаешь, я невеста незавидная,
Гарантийный срок уже истек.
Чемодан со старыми обидами,
И надежд потрепанных мешок.

И чужие юности - на пятки мне.
И морщин – непрошенный букет.
На душе, держащейся заплатками,
Вроде, для любви и места нет.

И коронных блюд не кашеварю я,
И характер – /мама, не горюй!/
Каждой твари – суждено по паре, но
«свой сапог» никак не подберу…

Из трех пальцев мне судьба фигурами
Подрезала крылья каждый раз.
Почему реву счастливой дурою
На твоем плече, не пряча глаз?

То ли жалко мне тебя, хорошего,
/шутка ль - всё «приданное» принять!/
То ли ту, замотанную в прошлое,
словно в кокон, прежнюю себя…

Пусть лимит на счастье стал просроченным,
Обойдусь «без крыши» /не вопрос/
Но души оставшийся кусочек мой
Весь в тебя, до клеточки, пророс…

топленое

Там - молочные реки, кисельные там берега,
там с утра в теплый тапок ныряет спросонья нога,
там, как кролик к удаву, идет к кофеварке нос,
там целуют в макушку, и в облако дышат волос…
там – пылится шикарный сервиз на 12 персон,
там из кружки одной на двоих (по глотку)– Я и Он..
там гостей намывает трехцветный пушистый кот,
там единственный кактус - и то (вот заморыш) цветёт!
там пока еще спят почемучки, игрушки их спят…
там снежинки в окно, как десант камикадзе, летят.
там подушки, еще не остывшие, греют опять.
там суббота крадется неслышно, боясь проиграть.
там есть мы (и всего то!).. а, значит, поверить легко,
что не скиснет река с тем топленым любви молоком…

вербное

Так вьюжит всё еще, так вьюжит всё еще
Весна, застывшим «ермаком» во льдах…
И за ледовое любви побоище
Никто из нас с тобой – не в орденах.

И я – утопленник, и ты – утопленник,
Мы в тихом омуте – дуэт чертей.
И мной проклятий лет на сто накоплено,
Что в трубку брошено «судьбой» твоей.

А я не первая уже, наверное,
С кем на зимовье ты делил постель…
Растаял лед. И в воскресенье вербное
Я без тебя всплываю в свой апрель.

беловоронье

Рыба ищет - где глубже,
Человек – где согреют,
Твоя новая – лучше,
Да, я в курсе. Я верю.

Всё теперь как насмешка,
/Нахрена мои стансы?/
Ты у той, где пельмешки
«под Михайлова Стаса»…

Где понятней и проще,
Где не нужно быть выше.
Борщ. Заначка. Тесть с тещей.
И «не спят еще, тише!»

Где смеются с Аншлагом,
Копят деньги на йорка…

Я сдаюсь с белым флагом.
/Не ворона – тетёрка…/

Я же в курсе. Я знаю…
Надо быть ближе к массам.
И в 2 ночи включаю
Я Михайлова Стаса…

Яндекс выдаст рецепты
И котлеток и студня.
Хочешь, буду, как Эта?
Я смогу, мне не трудно.

А на сердце – всё гаже,
И скребутся вопросы,
Среди тех, цвета сажи,
Если ли шанс альбиносу?..

клином

Я вышибаю клином клин…
Пусть ты – любим.
Он – нелюбим.
За комом – блин.
За блином – ком.
А ты один.
А рядом –
он.

запертое

Я заперта в тебе, погребена,
Боясь еще вчера клаустрофобий..
Свернувшись, словно эмбрион в утробе,
Я заперта в тебе…
И ни одна
Попытка меня выдернуть, изъять,
Заставить, плача, вырваться наружу -
Не удалась.
Я заперта. Ты нужен.
Я каждый день молю «не открывать!!»

Ты мой последний скит.
Последний раз.
Свободы воздух – стал опасен слишком…
Я изнутри держу на сердце крышку,
Чтоб от любви никто меня «не спас»

заразное

Прости меня за то, что я люблю,
а что не любишь – я тебе прощаю.
со временем, я верю, полегчает,
и градус жара сдвинется к нулю…

ты мягок, снисходителен к больной,
режим ей строго прописав «постельный»…
и кризис этот мой восьминедельный
купируешь, как волонтер, собой.

а я - твой обреченный пациент,
то жалости, то нежности немножко
употребляю - в день по чайной ложке,
и жду выздоровления момент.

но вот беда – горячки спал мой жар
и в солнечном сплетении – не ноет,
и я хочу больничные покои
оставить в прошлом, как ночной кошмар…

но слышу вслед: «останься, ты нужна!»
(я – на «нуле», а ты – схватил за «фазу»)

Прости ... теперь и ты любви заразой
окажешься прогрызенным до дна…

"вари, горшочек, вари" (с)

И по амбарам поскребли, и по сусекам,
Откуда б взяться той вскипающей любви?
Оголодавшие по чуду «человеки»
В надежде шепчем мы посудине: «вари!»

И в закромах, казалось, нет ингредиентов,
А наша каша – из топорика – пуста.
Но под эгидой «до последнего клиента!»
На нашей кухоньке любви шкворчит плита…

И при таких-то поварах – что ждать от блюда?
Но, обжигаясь, нежность пробуем на вкус…

«Неупиваемая чаша», наше чудо…
Любовь из «верю»,
«вопреки»,
и ««не боюсь».

изумрудное

Неужели, должна на себе всё тащить, неужели?
Не хочу, чтоб нуждался во мне, словно в проводнике..
Я устала, пойми, вечно быть твоей спутницей Элли,
Кто к волшебнику выведет, и из крутого пике..

Кто же ты.. может, Лев, кому смелости так не хватает?
Или, может, Страшила, кому не хватает ума?
Этот желтый кирпич все петляет.. петляет.. петляет..
И никак я не выйду из сказки недетской сама.

И опять никуда с утопичной дороги не деться,
Но и Гудвин не станет помощником, как ни крути..
Милый мой Дровосек, если не предусмотрено сердце
По настройкам тебе заводским – то его не найти..

Я же взрослая девочка, взрослая дурочка, взросла..
И не верю ни в сказки, ни в принцев, ни в чудо, ни в фей.
Но, опять налегаю с упрямством на грабли и весла -
То ли в лоб – то ли в сказочный город надежды моей..

рождественское

Здесь гадай не гадай – все ответы ясны.
И, без разницы, что там, средь гущи кофейной.
Я останусь лежать у бесснежной зимы,
Словно снег прошлогодний, на голых коленях.

Ты меня разделил знаменателем с Ней,
Кто готовит гуся на рождественский ужин.
И числителем стал у обеих дробей,
Тут – любовником, там – идеальнейшим мужем.

Здесь крути не крути – сила точных наук
В том, что пара часов нам выходит - в остатке.
Одиночество мелом обводит мой круг,
Чтобы ты отмолил мне час третий на святки.

возрастное

Он был из мужчин – которые так молодят,
Как платье особого кроя, каблук и помада.
С ним просто безбашенным мой становился взгляд,
И было «до лампочки» – что обо мне говорят,
И было по кайфу – что с ним объясняться не надо..

Не надо влюбляться, скандалить, реветь и просить:
Всё то, чего вдоволь на «ужинах» бывших наелась,
Его было можно «на выход», как брошь, нацепить,
На зависть подружкам «за что тебя только любить??»
Ответить, смеясь.. «да не ваше собачее дело»

Смотреть снизу вверх – в глаза, что доверчиво ждут,
Шутить, уклоняясь опять от ответа «я – тоже»,
А утром на сборы дать ровно пятнадцать минут,
И, дверь закрывая, как туфли, которые жмут,
Снимать Его – чтоб не врасти! – с тела, с сердца и с кожи…