пододеяльное

твердила каждому не раз, своим накрывшись одеялом:
«пространство личное, прости, да, пунктик, каждому – своё»
что это чушь и ерунда – теперь с тобой я осознала,
в двуспальном мире, где заснуть, обнявшись, можно лишь вдвоем…

листопадное

Мой кусочек, мой листочек, мамин сок,
Ты прирос ко мне, как к дереву, сынок…
Но листает годы жизнь календаря,
Мне хранить тебя – всего до октября.
Будет зябко, будет ветер, будет час,
Листопад однажды поджидает нас,
и – закружится, сорвавшись, мой листок…
по ухабам, да колдобинам дорог…
где приют твой, где опора, где ночлег?
А на ворот мне ложится первый снег.
И заноют мои ветки до весны –
Где кусочек мой, листочек мой, мой сын?

щенячье

Не считай часы, что еще остались! Да и я – обратный сверну отсчет.
Разговор наш станет потом вербален, а пока – в молчании горячо.
И пока под пальцами – междометья (вот и весь наш, собственно, диалог)
Не считай! Я знаю, что не успеть нам, и оставим время – любви в залог.

До утра, а, может, до кромки суток, умирает каждый (без слов) не раз..
По часам – считаются проститутки, а за что с влюбленных – за каждый час,
За минуту, выдох, полвздоха, фразу, за билет обратный – судьба берет?
Если ты – одним со мной миром мазан, так какого ж черта – нам так не прет?

Или миро наше - всего лишь средство, быть разлитым Аннушкой – на путях?
Заседанью – быть! И пошло все лесом!
Не считай! Мы вырежем этот страх…
И метла с перрона билет твой слижет, а в трамвае первом - знобит еще…
Как щенята, жмемся, друг к другу ближе, начиная новой главы отсчет.

аисту

/не стихи/


наше дитя - дождливое, ветреное, листопадное, осеннее,
непонятного роду, непонятного племени…
просто аист последний,
сорвавшись на юг,
нам кулёчек с Любовью – подбросил.
а этот подкидыш – нутром,
каждым ребром,
наш чует испуг.
а мы его носим...
носим.

и - безбожники мы (ни икон, ни креста)
снова рядышком у подоконника встав,
тихо молимся «не забирай,
пожалуйста!»
и - до утра
свечка горит
для аиста…

Отрывное

Подстегивая дни календаря


Что, кажется, ползут тщедушной клячей,

Я отсекаю время от себя,

Тебя – от расстояния. Истрачу

Терпения пожизненный резерв

На это ожидание (всё – оптом!).

Теряя день за днем, за нервом нерв,

Не становлюсь я ближе отчего-то…



Брожу по нашим памятным местам,

Прибившись к стайкам питерских туристов,

И Невский, вроде, тот и Стрелка - та,

Все пункты из маршрутного wish-листа.

Продрогну, разделив ажиотаж

Со ждущими - мостов ночных эрекций,

А Питер без тебя – все тот же, наш…

Но будто бы с царапиной на сердце.



Я верую. Кто верует – блажен.

А, значит, я смогу дождаться часа,

Когда подует ветер перемен,

Тебе укажет стрелка - «возвращайся!»

На душу мне, что в ссадинах любви,

Подуешь, и согреет шепот нежный:

«у кошки, у собачки заболи…»



- Ты насовсем?

- Я насовсем. Конечно.

приданное

Знаешь, я невеста незавидная,
Гарантийный срок уже истек.
Чемодан со старыми обидами,
И надежд потрепанных мешок.

И чужие юности - на пятки мне.
И морщин – непрошенный букет.
На душе, держащейся заплатками,
Вроде, для любви и места нет.

И коронных блюд не кашеварю я,
И характер – /мама, не горюй!/
Каждой твари – суждено по паре, но
«свой сапог» никак не подберу…

Из трех пальцев мне судьба фигурами
Подрезала крылья каждый раз.
Почему реву счастливой дурою
На твоем плече, не пряча глаз?

То ли жалко мне тебя, хорошего,
/шутка ль - всё «приданное» принять!/
То ли ту, замотанную в прошлое,
словно в кокон, прежнюю себя…

Пусть лимит на счастье стал просроченным,
Обойдусь «без крыши» /не вопрос/
Но души оставшийся кусочек мой
Весь в тебя, до клеточки, пророс…

топленое

Там - молочные реки, кисельные там берега,
там с утра в теплый тапок ныряет спросонья нога,
там, как кролик к удаву, идет к кофеварке нос,
там целуют в макушку, и в облако дышат волос…
там – пылится шикарный сервиз на 12 персон,
там из кружки одной на двоих (по глотку)– Я и Он..
там гостей намывает трехцветный пушистый кот,
там единственный кактус - и то (вот заморыш) цветёт!
там пока еще спят почемучки, игрушки их спят…
там снежинки в окно, как десант камикадзе, летят.
там подушки, еще не остывшие, греют опять.
там суббота крадется неслышно, боясь проиграть.
там есть мы (и всего то!).. а, значит, поверить легко,
что не скиснет река с тем топленым любви молоком…

вербное

Так вьюжит всё еще, так вьюжит всё еще
Весна, застывшим «ермаком» во льдах…
И за ледовое любви побоище
Никто из нас с тобой – не в орденах.

И я – утопленник, и ты – утопленник,
Мы в тихом омуте – дуэт чертей.
И мной проклятий лет на сто накоплено,
Что в трубку брошено «судьбой» твоей.

А я не первая уже, наверное,
С кем на зимовье ты делил постель…
Растаял лед. И в воскресенье вербное
Я без тебя всплываю в свой апрель.

беловоронье

Рыба ищет - где глубже,
Человек – где согреют,
Твоя новая – лучше,
Да, я в курсе. Я верю.

Всё теперь как насмешка,
/Нахрена мои стансы?/
Ты у той, где пельмешки
«под Михайлова Стаса»…

Где понятней и проще,
Где не нужно быть выше.
Борщ. Заначка. Тесть с тещей.
И «не спят еще, тише!»

Где смеются с Аншлагом,
Копят деньги на йорка…

Я сдаюсь с белым флагом.
/Не ворона – тетёрка…/

Я же в курсе. Я знаю…
Надо быть ближе к массам.
И в 2 ночи включаю
Я Михайлова Стаса…

Яндекс выдаст рецепты
И котлеток и студня.
Хочешь, буду, как Эта?
Я смогу, мне не трудно.

А на сердце – всё гаже,
И скребутся вопросы,
Среди тех, цвета сажи,
Если ли шанс альбиносу?..

клином

Я вышибаю клином клин…
Пусть ты – любим.
Он – нелюбим.
За комом – блин.
За блином – ком.
А ты один.
А рядом –
он.

запертое

Я заперта в тебе, погребена,
Боясь еще вчера клаустрофобий..
Свернувшись, словно эмбрион в утробе,
Я заперта в тебе…
И ни одна
Попытка меня выдернуть, изъять,
Заставить, плача, вырваться наружу -
Не удалась.
Я заперта. Ты нужен.
Я каждый день молю «не открывать!!»

Ты мой последний скит.
Последний раз.
Свободы воздух – стал опасен слишком…
Я изнутри держу на сердце крышку,
Чтоб от любви никто меня «не спас»

заразное

Прости меня за то, что я люблю,
а что не любишь – я тебе прощаю.
со временем, я верю, полегчает,
и градус жара сдвинется к нулю…

ты мягок, снисходителен к больной,
режим ей строго прописав «постельный»…
и кризис этот мой восьминедельный
купируешь, как волонтер, собой.

а я - твой обреченный пациент,
то жалости, то нежности немножко
употребляю - в день по чайной ложке,
и жду выздоровления момент.

но вот беда – горячки спал мой жар
и в солнечном сплетении – не ноет,
и я хочу больничные покои
оставить в прошлом, как ночной кошмар…

но слышу вслед: «останься, ты нужна!»
(я – на «нуле», а ты – схватил за «фазу»)

Прости ... теперь и ты любви заразой
окажешься прогрызенным до дна…

"вари, горшочек, вари" (с)

И по амбарам поскребли, и по сусекам,
Откуда б взяться той вскипающей любви?
Оголодавшие по чуду «человеки»
В надежде шепчем мы посудине: «вари!»

И в закромах, казалось, нет ингредиентов,
А наша каша – из топорика – пуста.
Но под эгидой «до последнего клиента!»
На нашей кухоньке любви шкворчит плита…

И при таких-то поварах – что ждать от блюда?
Но, обжигаясь, нежность пробуем на вкус…

«Неупиваемая чаша», наше чудо…
Любовь из «верю»,
«вопреки»,
и ««не боюсь».

изумрудное

Неужели, должна на себе всё тащить, неужели?
Не хочу, чтоб нуждался во мне, словно в проводнике..
Я устала, пойми, вечно быть твоей спутницей Элли,
Кто к волшебнику выведет, и из крутого пике..

Кто же ты.. может, Лев, кому смелости так не хватает?
Или, может, Страшила, кому не хватает ума?
Этот желтый кирпич все петляет.. петляет.. петляет..
И никак я не выйду из сказки недетской сама.

И опять никуда с утопичной дороги не деться,
Но и Гудвин не станет помощником, как ни крути..
Милый мой Дровосек, если не предусмотрено сердце
По настройкам тебе заводским – то его не найти..

Я же взрослая девочка, взрослая дурочка, взросла..
И не верю ни в сказки, ни в принцев, ни в чудо, ни в фей.
Но, опять налегаю с упрямством на грабли и весла -
То ли в лоб – то ли в сказочный город надежды моей..

рождественское

Здесь гадай не гадай – все ответы ясны.
И, без разницы, что там, средь гущи кофейной.
Я останусь лежать у бесснежной зимы,
Словно снег прошлогодний, на голых коленях.

Ты меня разделил знаменателем с Ней,
Кто готовит гуся на рождественский ужин.
И числителем стал у обеих дробей,
Тут – любовником, там – идеальнейшим мужем.

Здесь крути не крути – сила точных наук
В том, что пара часов нам выходит - в остатке.
Одиночество мелом обводит мой круг,
Чтобы ты отмолил мне час третий на святки.

возрастное

Он был из мужчин – которые так молодят,
Как платье особого кроя, каблук и помада.
С ним просто безбашенным мой становился взгляд,
И было «до лампочки» – что обо мне говорят,
И было по кайфу – что с ним объясняться не надо..

Не надо влюбляться, скандалить, реветь и просить:
Всё то, чего вдоволь на «ужинах» бывших наелась,
Его было можно «на выход», как брошь, нацепить,
На зависть подружкам «за что тебя только любить??»
Ответить, смеясь.. «да не ваше собачее дело»

Смотреть снизу вверх – в глаза, что доверчиво ждут,
Шутить, уклоняясь опять от ответа «я – тоже»,
А утром на сборы дать ровно пятнадцать минут,
И, дверь закрывая, как туфли, которые жмут,
Снимать Его – чтоб не врасти! – с тела, с сердца и с кожи…

мать-мачеховое

Я и так к ней подойду, чтоб подластится,
То урока, то совета прошу,
и подол её домашнего платьица
крепко в пальчиках, с надеждой, держу.

Похвалу её поймать снова пробую,
И, как крест – я безнадежность несу.
Все в семье у нас детишки толковые,
Только я одна – бельмом на глазу.

Почему, ну почему все не клеится?
Как упертый, рвусь на ринг, Дон Кихот:
Ветряные машут крыльями мельницы.
Шаг назад… и ни пол-шага вперед.

А судьба ответит мне, будто сжалится:
- Помогла бы я тебе, не вопрос,
Но не дочка мне, моя ты страдалица,
А какой с меня, как с мачехи, спрос?..

снегурочья

Нашамань мне снЕга, нашамань!
Наколдуй, напой, набарабань…
Я в дождях тону, как рафинад,
Собери меня, прошу, назад.
Соберись со мной на край земли,
Где летят с обрыва корабли…

Принеси мне снега, принеси!
Без звонка, сорвавшись, на такси,
Словно рой сонливых белых мух,
Пусть снежинок в люстру лезет пух.
Пусть сугробом занесет постель -
Я тебя согрею, нежный Лель…


Нашепчи мне снега, нашепчи!
Нежными метелями в ночи,
Зацелуй снегурочью тоску
По крупинке, да по волоску…
Снегосчастья пусть короткий век -
Возвращайся, словно первый снег…

41 ноября

Эта осень своё о прошедшей любви не отплакала,
И снега всё никак не наложат на рваное бинт.
Сорок первая ночь ноября держит цепкими лапами,
Будто ждет покаяния в нашем убийстве любви.

Мы, как два партизана, молчим, утомленных допросами,
Без судов, мы готовы на вышку, стреляйте ж скорей!
Эта страшная пытка – с тобой потеряться нам в осени,
И опять бесконечно крутить сериал ноябрей…

И, увидеть, (ура!) как с небес приговором нам падало –
Это снежное море - ( ноябрь наконец-то ушел)
То ли белые крылья - любовь воскрешающих ангелов,
То ли тихой старухи с косой белоснежный подол..

песочное

Ты будешь тот, кто больше не звонит,
Я буду та, кому звонки до фени…
Мы всё торопим будущее время,
Не зная, что оно так наподлит..

Ты станешь тем, кто убежит молчком,
Я стану той, кто умолять не будет.
И, как изжогу, сквозняки остудят
Любовь, что встала в горле, словно ком.

Но это там, за гранями времён,
А мы не «нострадамусы» а, значит,
Сегодня просто любим. На удачу.
Наперекор, на ощупь, на излом..

Пока – мы те, кто верит наугад,
Кто на секунду – не расцепит руки,
Кто имена придумывает внукам,
И кто влюблен с макушки и до пят.

Крадемся в счастье - в поцелуях, вброд!

Три.. два.. один… Посыпались песчинки
В тот день, где разорвет «на- половинки»
и станем мы всего лишь Та и Тот.

третья вышла!)))

итак, мой третий поэтический ребенок вышел) на этот раз - колыбельные для детей
информация о книге - тут http://www.robins.ru/book/?iid=226

книгу можно полистать пару-тройку страниц в ознакомительных целях :)

а купить можно тут
http://www.biblio-globus.ru/description.aspx?product_no=9744108

http://www.mdk-arbat.ru/bookcard?book_id=719112
http://www.moscowbooks.ru/book.asp?id=593674

http://www.bgshop.ru/Details.aspx?id=9744108

http://read.ru/id/1402327/

в сети книжных магазинов: http://www.nk1.ru/books/showBook/2297208 (поиск по адресам)

стариковское

Я заливал за воротник
в своей трясине...

Как в сказках, «жил, да был, старик,
имел три сына».
И старший — парень ходь куда,
и средний — крепкий,
а третий — горе-лебеда,
подсолнух в кепке...
А за калиткой тополь рос -
в их три обхвата.
И 41-й тихо вполз
повесткой в хату..
Один — под Ладогой, второй
под курской пылью.
Две похоронки. Два героя.
отслужили.
И не известно, где сейчас
последыш.. третий

А я победу — 40 раз
уже отметил.

Сосед на тополь привязал
качели - внукам.
Перекрещусь на образа,
бутылку — в руки.

В окно «славянка», шум и смех.
Зажмурюсь. Вздрогну.
И два холма набрякших век
опять намокнут.
И три горбушки на троих
на рюмках стынут..

Как в сказке, «жил, да был, старик,
имел три сына».

путевое

Бренчит ноябрь-гусляр на проводах,
Стандартно: кресло, чай с корицей, гетры.
К тебе лечу я, как на всех ветрах,
(прости, словарь) – на всех, конечно, ветрах.

Но то ли дождь помехой - «из ведра»
И ветер – не попутный, больше - в рожу…
Весь путь к тебе, как черная дыра,
Меня, поймав, всё выплюнуть не может.

Пытаюсь ли заснуть, успеть в метро,
Иллюзию создать рабочих будней -
Всё не пустеет с ливнями ведро,
Всё марш-бросок не завершится трудный.

Иду, имея только про запас
Три дня, что въелись в душу, как татушка..
И будто допинг, снова каждый час
Кручу шарманкой в памяти послушно.

Не знаю, что сложнее - растерять
Всю веру или, наконец, дойти мне!
Но, высохнув от ноября, опять
Иду к тебе уже дорогой зимней..

То к маяку иду – то к миражу.
То след взяла – то сорвалась со следа…

Но, знай, я в марафоне побеЖУ,
И побеДЮ .. тьфу, одержу победу.

кузнечное

Крестьянам – землю, вольную – рабам.
И миру – мир, и фабрики – рабочим.
И каждой из сестренок – по серьгам,
А самой младшей – аленький цветочек..

Воздастся по ранжиру, по судьбе ль…
Как кесарево – кесарю, а Богу -
Всё Богово.
И в нашу колыбель
Судьба любовь положит недотрогу,
Что будет – то подарком, то крестом -
«Владейте, ваш заказ доставлен в точку»

Блажен, кто верит… но себе потом
доставим сами, без курьеров -
дочку..

прокрученное

Самое страшное – это не правда, не ложь,
Как бы там ни было «знание», все-таки, - « сила».
Только тоннель Неизвестности моет свой нож
Где, словно фарш в мясорубке, меня прокрутило.

Самое страшное – не понимать, где болит.
И не узнать – дезертир или в крошеве плена…
Я не Гудини, прости, и не сам Копперфильд,
Чтоб просочиться к тебе, улыбаясь, сквозь стены..

Самое страшное – это не чувствовать страх,
А в Непонятности мухой в сиропе увязнуть.
Чтоб до такого-то дня, до стольки-то утрА
Мучиться этой неведомой прежде заразой…

кошмарное

[B]кошмарное[/B]

Я выкатывала списки
Тем, другим, что до тебя..
Уходила по-английски,
Возвращалась, не любя.
Препарировала души,
Составляла бизнес-план,
Я из ненависти клуш их
Принимала сотни ванн.
За вранье – вела на плаху,
Вместо флага впереди
«Дорогой, пошел ты на …!» -
Улыбалась «Бог простит»

Я в шеренгах выбирала
Наименьшие из зол,
Босиком летела с бала
Чтоб случайно не нашел -
Ни по туфельке забытой,
Ни по мётлам по утрам…
Я сама себя «иди ты»
Подгоняла к их дверям.

Только тот, прикинь, не фраер,
Для кого ору: «май гад!
Почему сегодня с края
Я другого – баррикад?»

...И как смертник, но с отсрочкой,
Я в кошмарах слышу лязг:
«Выходите. Финиш. Точка
Это счастье – не про вас.."

ЧУДЕ-сное

где-то, жизней сто отсюда,
существует мое Чудо.
дышит, слышит, видит, бродит.
мой далекий антиподик...


наобум, назло, напротив,
Чудо ищет, как наркотик,
от купели - до погоста,
Ту, что в чудо - верит просто.


Чудо знает, что однажды
глобус сплющится бумажный,
где распяли небеса
нас с тобой, как полюса...

под крылом

между нами - пространство. между нами – струна. невозможность расстаться, не встречаясь, дана. убегаем от будней, одиночек квартир.. день любви станет Судным – как двуспальный наш мир. как пасьянс этот вышел, что собрать мы смогли? унесенные крыши – в урагане любви. дней сегодняшних стопки под копирку растут, я с мечтой идиотки день наш завтрашний жду. не дождаться не страшно, я в надежде – клещом… и на улице нашей будет праздник еще.. стала вера зароком, до последней черты.. все мы ходим под Богом, но хранишь меня – ТЫ.

медвежье (сказочка)

Однажды, станет светлым твой февраль,
где мается душа и спячка длится,
заблудший с неба спустится журавль,
сменить обледенелую синицу.

Ты выйдешь из берлоги тех ночей,
где страх глушили женщины и виски.
Был столько долгих зим - совсем ничей,
и в одночасье стал до боли близким.

Твою броню снимаю я теплом,
и под губами лед растает прежний,
ты к птице счастья жмешься под крыло,
и спит любовь на лапе, на медвежьей.

И, словно в первый раз, в себе весну,
застывшую, продрогшую – откроешь.
Я больше никогда не дам заснуть
тебе, мой нежный, ласковый зверёныш…

читай!!

разбереди, прошу, прочти до корки
меня - с листа.
мы полетим с тобой со снежной горки..
и, не устав,
опять стремиться будем на вершины -
на страх и риск!
и –
рвется медленно на половины
дрожащий лист…
глотай мой воздух, как птенец голодный,
кричит в апрель!
читай!
и вытерпит все, что угодно –
весной постель.
с огнем играем, и ныряем в прорубь –
здесь ледостав.
читай до корки, до глубин, до гроба –
меня с листа.
найди все спрятанные в междустрочьях–
и страх, и стыд..
и -
рви, прочитанные после, в клочья,
мои листы…

пока читаешь каждый знак и точку,
тире, предлог..
никто не впишет приговором, точно,
здесь – эпилог…

игрушечное * в соавторстве с А. Барто*

Надежда Щеголькова «скоро 10 лет Сереже» Нашей сказке – 10 тоже.. «мы не ели, мы не пили» - Мы, казалось, что любили.. « мы вчера играли в стадо» - Доигрались. Так и надо. «зайку бросила хозяйка» Так и я реву, как зайка… «оторвали мишке лапу» - ты же душу мою сцапал.. «наша Таня громко плачет» сдулся наш любовный мячик… «вышла Леночка на сцену» - Ванна. Слезы. Бритва. Вены. «мы с Тамарой ходим парой» - А за мною санитары… «самолет построим сами» - Разлетелись полюсами.. «нет, напрасно мы решили» Полюбили, поспешили.. «барабан уже дырявый» - Я – налево.. ты – направо.. «мне теперь не до игрушек» О, мой бог.. как ТЫ мне нужен!» «сонный мишка лег в кровать» - Мне – одной сегодня спать..

безтебянное

а без Тебя мне и дышится больно, и спится рвано,
скулится и плачется тихо в уголке дивана,
из угла в угол по комнате снова мечется,
и болеется тем, что врачами не лечится,
мне обостренней вокруг все слышится,
как прежде ровно,- уже не пишется,
больше - курится, хочется - нервно,
преданной кошкой ждется верно,
в телефон тычется ежеминутно,
время вытягивается нудно,
то мне силится, то ноется,
и, рукой – твоего лица
так коснуться хочется!
когда же она кончится
безтебянная - жесть,
ведь ты где-то ЕСТЬ!
невподпад, наугад,
на удачу, навзрыд:
ну, где же ты, гад,
от Меня-сокрыт?

такое разное

Нам разговоры ночью – не с руки, И губы наши заняты, тем паче. Так любится – что даже синяки, Что за стеной от зависти заплачут. И, кажется, что лучше не могло Случиться с нами, чем сейчас имеем... Но утром наступает «западло», Ползет в окно противным липким змеем, Когда любое слово – «в молоко», Дуэт рассыпан, как сухарик, в крошки. Там у меня «французский рококо», А ты – «еще не выкопал картошку..»

исправленному - верить?

Ковыряемся в прошлом, как бродяги в окурках,
то ли ищем улику, то ли шанс на реванш.
Кофе в третьей попытке – убегает из турки,
и коньяк взят "по третьей" – нами на абордаж.

Докопались до истин, отыскали виновных,
Дошутились «а если б?» и «а, может, опять?»
Но спустя десять весен – слишком дышится ровно,
Чтоб хотеть друг у друга – нам себя воровать.

Но грызет любопытство, и в ребро нас толкает
Нет, не бес, но коньячный и спортивный запал.
Как слепые котята - торопливо лакаем
Прошлой жизни попытку переделать финал.

Оголенная память – троекратно умножит
Недопрожитых прежде предвкушений огня.
«мы, наверно, неправы?..» ты ответишь «быть может»,
И опять затыкаешь поцелуем меня.

Утром вспомним снаряды, что «два раза в воронку…»,
Как, измученных боем, два подбитых бойца.
Поцелуй у подъезда,
как на шею – иконка,
Что еще не дописан - наш финал до конца.

межсезонное

И даже первый снег не смыл хандру,
Раскрасив жизнь извне скорлупки – белым.
Горчит ноябрь зимой еще не спелой,
Гриппует трио – мозг, душа и тело,
И, кажется, что я вот-вот умру.

О, как себяжаление пьянит!
И плачется так сладко и тягуче,
Когда еще представится мне случай
В подушко-одеяловую кучу
Свой пятилетний выплакать лимит…

Я в осени торчу, как вечный гость.
И ты меня списал в свои «подружки»…
Грызу тоску и уголки подушки,
Гоню себя, как хлебною горбушкой
Застрявшую из горла гонят кость.

И из тебя, как демон, черт и бес
(Ведь из двоих – ты потерпевшим признан)
Я изгоняюсь самоэкзорцизмом,
И радуюсь, впервые в этой жизни,
Прощению, летящему с небес.

лучшие

средь множества приятелей вокруг
теснее одиночества удавка..
с тобой играют — ты вошел в игру,
где — каждый "лучший друг", но на пол-ставки..

от каждого — улыбки и рука
при встрече дарит поцелуй воздушный,
но — мимо крепко вбитого крюка
толпа друзей проходит равнодушно..

бабочки

Это со всеми, слышишь, бывает...

так, что дыхание — не замирает,

губы — не сохнут, лоб — не влажнеет,

так, что «прости.. есть дела поважнее»,

так, что не ёжатся вдруг позвонки -

от чьей-то теплой руки..

что не натянуты нервы, как струны,

что снова рядимся, кто самый умный,

все поцелуи — как чашка чая,

(ты не просила — но наливают)....

Это со всеми, слышишь, бывает...

Так, что любовь на совочек сметает

страсти — осколки, ревности — крошки,

и обоюдоупрёков по ложке,

и — дохлых бабочек рой (как с куста)

тех, что внизу

живота...

подоконники (неправильное)

Знаешь, это просто болезнь, бред, наваждение какое-то

Месяц чахнуть Кощеем над твоим молчанием.. Золото.

Считать эти дни без тебя , что прошли словно в коме,

Чего-то пью, с кем-то сплю, курю на балконе..

И составляю каждую ночь в окурки,

Строю из них казематы,

В которых я заперт,

Как – паранойк –

в дурке…

Знаешь, это преступно - иметь такие широкие подоконники

И сидеть там одному, перебирая в уме наши исходники.

(кто-то не так спросил, кто-то ответил «мимо»),

Бояться произнести, что ты «не-об-хо-ди-ма»,

Решиться «на подвиг», но - отменить вызов.

Громко ругнуться на стену: «..ять!»,

Удалить - номер, а в небо – снизу:

«рядом, прошу,

сядь…»

полуночное

А на небе холодная тишь
да гладь
Носом хочется облако с крыш
достать.
И, медведице, в сизый подол -
заныть…

- Если он навсегда ушел –
как жить?

Черный бант мне развяжет она
в косе.
/ты уже никому не должна…/

- Как все…

Но сплелись слезы в тесный комок
в груди..
- так любить меня только мог -
Один…

Млечный путь, что в её ковше,
хлебнуть,
И – навстречу его душе
Шаг
нуть..

пятничное

Твой взгляд пригвоздил меня, дуру, по самую шляпку,
и воздуха недоглотаться,
и руки — как плети..
о, интеллигентнейший невыносимый пошляк мой..
мой
циник нежнейший... бояться тебя и хотеть мне

опять суждено до утра..
и, невымытой чашкой,
оставить тебя на столе до «пока не отпустит»,
и
морщиться в сладком стыде, этот приступ вчерашний,
прощая себя, обозначить
«неведомым чувством»,

не зная, что «мой убежавший» которой
субботой
снимает в подъезде кольцо (без претензий и проще),
а дома он пО
столу бьёт кулаком отчего-то
и, пачку прикончив, вискариком горло
полощет,

чтоб в пятницу — молча опять целовать в прихожей..
и думать
«со мной дураком, она просто играет»

смеюсь... а внутри зареву я белугой
«мой Боже...
ну, что ему, Что ему, ЧТО же еще не хватает??»...

утреннее

Мне б от тебя отмолиться ли, отбрехаться ли, Будто нашла я потерянный кем-то крест? Но, я дрожу опять под твоими пальцами… Преданной самкой - до самых последних мест. Мне б от тебя отмахнуться, словно от дьявола. Перекрестить, окропить ли святой водой? Только взамен – подоткну я твое одеяло и В омут ли, в петлю - твоей накрываюсь рукой.. Мне б от тебя… но обрыдли их псевдо- нежности, Пустопорожние речи, что в ухо сопят… Я ведь уже осетрина – не первой свежести, Мне каждый день – за три, а, быть может, за пять. Мне б… и могла я твоей золотою стать рыбою, Лестницей в небо, пусть скрошенной и без перил.. Но я на утро записку оставлю «спасибо.. Просто спасибо, что ты мне – меня подарил»

два ничьих

Я – твое счастье… ты – мое счастье!
Мы – одной крови, мы – одной масти.
Вечности - клятва. Вся любовь – наша.
Синяя птица – крыльями машет..

Я – твоя ноша… Ты – мое бремя…
Мы – одной болью меряем время.
Душит усталость. Тянет привычка.
Чучелом – птица. Счастье – в кавычках.

Я – твоя память. Ты – моя память.
На половины.. Будто – не с нами.
Вечность – в корзину. Фото – на части.
Два человечка… два ничьих счастья…

9-я

Распахиваю душу, зализываю раны.. Заглядываю в почту, раскидываю спам. Стать мудрой как Тортилла – еще, казалось, рано.. Но дурочкой быть тоже – увы, не по годам. И снова в отношеньях даю тебе карт-бланши, Доверия – кредиты ссужаю я опять. Но если не добилась ни разу я реванша – Мне матерью Терезой – какой резон прощать? Зализываю раны… в девятой жизни кошки. Как на собаке – быстро рубцуются края.. Любви невозвращённой – процентов хоть немножко Мне кем-то Настоящим вернутся, верю, я.

заливное

растаял белой ночи шоколад,
дожди опять готовят заливное.
"какую гадость", третий день подряд,
едим, по лужам шлепая с тобою.

и то ли "хрену не хватает" нам,
как в старом фильме - рыбе слишком пресной.
нас заливает /слава небесам/
любовь без специй - оказалась честной..

под этим диетическим дождем
растаяли присыпки пудры сладкой.
нас заливают.. к финишу плывем,
и доедаем, нас же, без остатка.

для "пары тварей" не готов ковчег
/никто из нас не оказался Ноем/,
любовь ушла, а пара человек
из нелюбви - готовят заливное.

субботнее

Папа-радость, Папа-праздник.. Папа – новый самокат,
Пистолет, машинка, шарик,
два мороженых подряд,
Зоопарк, качели, горки, лыжи, санки и
коньки,
Неругание – за тройки, несмотренье в дневники..

Не-уборка,
не-посуда, не-букварь и не-письмо,
Не – «иди почистить зубы», не-«пора идти
домой!»
Это – на руках бороться, это – в тире все призы,
Это – квас под
жарким солнцем, зонтик общий от грозы,

Папа - праздник, папа – радость. И
подарки на столе,
Папа – это «шоколадость», а не каша и омлет.
Не «надень
теплее шапку», не «игрушки собери»,
Не «заправь свою кроватку» - не «с
Володькой не дерись».

Папа – фокусник, волшебник, гонщик, дед Мороз,
силач!
Брошусь я к нему на шею…
-«Эй, сынок.. ты что, не плачь…
Потерпи. Дела. Работа»
Понял я к восьми годам,
Папа – праздник по
субботам,
Мама – счастье навсегда…

родинка

Дорога к счастью оказалась пройдена, но вместо приза – впереди стена.. Мы 25 квадратных метров родины на ключ закрыли за собой, а нам прощальным жестом нелюбовь подкинула билет, на каждого, - в один конец.. Тоска по родине уже остыла, но еще пульсирует на дне сердец.. Мы иммигранты на чужих пристанищах. Меняем статусы… метраж – растет. Но наша родина стоит, пуста еще, упрямо нас, невозвращенцев, ждет. Но только сказки, да кино индийские, героев сводят под финальный туш, а мы любовь сменили по прописке, и меняем родины – квартир и душ.. И в новых чувствах мы довольны вроде как, и новый гимн поем – любви другой, но в связке изредка напомнит «родинкой» – тот ключик маленький – от нас с тобой..

напутственное

На память о любви не оставляйте
Ни телефонов, ни вещей, ни дат.
Следы любви наложенным проклятьем,
Мостами несгоревшими стоят,

Надгробиями прОжитых идиллий,
Куда так тянет возложить венок..
Икон любви, что в прошлом отлюбили,
Вы в памяти – не ставьте в уголок!

Реликвии любви пусть образАми,
Застынут во вчерашнем - изнутри..
Мы у любви – в воспоминаньях сами,
Тихонечко однажды догорим…

я, кажется устала повторяться,
но память снова крутит этот фильм..
в
затылок — шепот.. и блуждают пальцы
по линиям мурашечным моим..

и
отступать — ни времени, ни силы.
то — воздуха ловить! .То — не дышать,
На
дольки распадаться апельсином,
и кожура - одеждой — на кровать.

без
слов дежурных после, и расспросов,
свернувшись в общий кокон
одеял,
уснуть, в твое плечо уткнувшись носом..
а ты, боясь, что убегу - не
спал..

и кажется этюд - до боли пошлым,
избитым и зачитанным до
дыр.
Но я ще живу далеким прошлым,
а ты — оттуда «выжил». В новый
мир.

он — монохромен, правилен и чёток..

там все — по плану.. /не
срывает крыш/
но по большому гамбургскому счету,
ты мной — насквозь внутри
остался рыж...

так много фруктов покидал в корзину,
то — приторно, то
горько. /не доел/

клянёшь и ищешь привкус апельсина,
что так отбить
ничем и не сумел..

живи

Саночки, саночки… лёд, лёд..
Кто-то осядет, а кто-то
идет.
Окна-глазницы пустые глядят …
Только живи,
Ленинград!

Холодно. Медленно. Надо шагать.
Ждут драгоценные –
125..
И метронома – тревожный набат.
Только живи, Ленинград!

По
человечку, но вместе - народ,
Страх нависает, но вера – ведёт,
И одинаковы
– боль их и взгляд..
Только живи, Ленинград!

Город, накрытый чужим
колпаком.
Воздуха! Воздуха.. С каждым глотком,
В сетке сжимается неба
квадрат…
Только живи, Ленинград!

Саночки, саночки… лёд, лёд.
Свист
тишину надо мной разорвет.
Карточки стисну. Вдох. Выдох.
Снаряд.

Только живи…

рыцарю

нехорошо к чужому прикипать,
(а у любви есть собственности право?)
он ей свиданья назначал над Влтавой,
она — ему. Но время мчится вспять.

И вот уже по Карлову мосту,
где люди, суета и фотовспышки,
к нему средневековому мальчишке,
из века двадцать первого — иду..

и зимородок символом в венке
о верности святой напомнит женской..
ты знал, наверняка, несовершенство
той верности, нашептанной реке..

всё умолчит о той, кого ты ждал:
меч, камень, лев, свернувшись у подножья..
из тысяч лиц — кому был верен тоже?
А, может , сам не раз ты предавал?

И не найдя намёка на ответ,
врастаю в Прагу намертво корнями...
пусть ничего не будет между нами,
но и с другой не будет после.

Нет,
какая глупость - ждать тепла... а Он..
но как же ты права была, Марина...
мальчишку разглядев, не исполина,
средь изваяний множества имён!

И к стражнику над спящею рекой,
приставлена, как часовой, сама я...
я слишком, рыцарь мой, прости, живая,
а ты — излишне молчалив со мной..

но знаю точно, черт тебя возьми,
(а я ведь и не думала влюбиться!)
к тебе приду... а ты меня прими,
обласканный толпой, мой пражский рыцарь..

неурожайное

этот год не урожайный на весну,

топчем парк по симметричности проплешин.
лысый май меня коробит, всё же меньше,
чем молчанка между нами на весу.

впрочем, нити разговора так тонки..
рвутся, гады, после сделанной затяжки..
час прошел.. и пачки следом нет в кармашке.
ну, а собственно, что ждали, чудаки?

наша маленькая зимняя глава
не вошла в роман, а засиделась в девках..
ни один из нас не может на подпевках,
где на двух солистов — партия одна.

этот год не урожайный на любовь,
или просто, прикупив себе дипломы,
не сумели два хреновых агронома
покорить свою непаханную новь.

дождь внезапный слижет мокрым языком
маячки надежды рыжих мать-и-мачех,

«просто год неурожайный, не иначе!..»

и, с развилки... каждый под своим зонтом..