пододеяльное

твердила каждому не раз, своим накрывшись одеялом:
«пространство личное, прости, да, пунктик, каждому – своё»
что это чушь и ерунда – теперь с тобой я осознала,
в двуспальном мире, где заснуть, обнявшись, можно лишь вдвоем…

листопадное

Мой кусочек, мой листочек, мамин сок,
Ты прирос ко мне, как к дереву, сынок…
Но листает годы жизнь календаря,
Мне хранить тебя – всего до октября.
Будет зябко, будет ветер, будет час,
Листопад однажды поджидает нас,
и – закружится, сорвавшись, мой листок…
по ухабам, да колдобинам дорог…
где приют твой, где опора, где ночлег?
А на ворот мне ложится первый снег.
И заноют мои ветки до весны –
Где кусочек мой, листочек мой, мой сын?

щенячье

Не считай часы, что еще остались! Да и я – обратный сверну отсчет.
Разговор наш станет потом вербален, а пока – в молчании горячо.
И пока под пальцами – междометья (вот и весь наш, собственно, диалог)
Не считай! Я знаю, что не успеть нам, и оставим время – любви в залог.

До утра, а, может, до кромки суток, умирает каждый (без слов) не раз..
По часам – считаются проститутки, а за что с влюбленных – за каждый час,
За минуту, выдох, полвздоха, фразу, за билет обратный – судьба берет?
Если ты – одним со мной миром мазан, так какого ж черта – нам так не прет?

Или миро наше - всего лишь средство, быть разлитым Аннушкой – на путях?
Заседанью – быть! И пошло все лесом!
Не считай! Мы вырежем этот страх…
И метла с перрона билет твой слижет, а в трамвае первом - знобит еще…
Как щенята, жмемся, друг к другу ближе, начиная новой главы отсчет.

аисту

/не стихи/


наше дитя - дождливое, ветреное, листопадное, осеннее,
непонятного роду, непонятного племени…
просто аист последний,
сорвавшись на юг,
нам кулёчек с Любовью – подбросил.
а этот подкидыш – нутром,
каждым ребром,
наш чует испуг.
а мы его носим...
носим.

и - безбожники мы (ни икон, ни креста)
снова рядышком у подоконника встав,
тихо молимся «не забирай,
пожалуйста!»
и - до утра
свечка горит
для аиста…

Отрывное

Подстегивая дни календаря


Что, кажется, ползут тщедушной клячей,

Я отсекаю время от себя,

Тебя – от расстояния. Истрачу

Терпения пожизненный резерв

На это ожидание (всё – оптом!).

Теряя день за днем, за нервом нерв,

Не становлюсь я ближе отчего-то…



Брожу по нашим памятным местам,

Прибившись к стайкам питерских туристов,

И Невский, вроде, тот и Стрелка - та,

Все пункты из маршрутного wish-листа.

Продрогну, разделив ажиотаж

Со ждущими - мостов ночных эрекций,

А Питер без тебя – все тот же, наш…

Но будто бы с царапиной на сердце.



Я верую. Кто верует – блажен.

А, значит, я смогу дождаться часа,

Когда подует ветер перемен,

Тебе укажет стрелка - «возвращайся!»

На душу мне, что в ссадинах любви,

Подуешь, и согреет шепот нежный:

«у кошки, у собачки заболи…»



- Ты насовсем?

- Я насовсем. Конечно.

приданное

Знаешь, я невеста незавидная,
Гарантийный срок уже истек.
Чемодан со старыми обидами,
И надежд потрепанных мешок.

И чужие юности - на пятки мне.
И морщин – непрошенный букет.
На душе, держащейся заплатками,
Вроде, для любви и места нет.

И коронных блюд не кашеварю я,
И характер – /мама, не горюй!/
Каждой твари – суждено по паре, но
«свой сапог» никак не подберу…

Из трех пальцев мне судьба фигурами
Подрезала крылья каждый раз.
Почему реву счастливой дурою
На твоем плече, не пряча глаз?

То ли жалко мне тебя, хорошего,
/шутка ль - всё «приданное» принять!/
То ли ту, замотанную в прошлое,
словно в кокон, прежнюю себя…

Пусть лимит на счастье стал просроченным,
Обойдусь «без крыши» /не вопрос/
Но души оставшийся кусочек мой
Весь в тебя, до клеточки, пророс…

топленое

Там - молочные реки, кисельные там берега,
там с утра в теплый тапок ныряет спросонья нога,
там, как кролик к удаву, идет к кофеварке нос,
там целуют в макушку, и в облако дышат волос…
там – пылится шикарный сервиз на 12 персон,
там из кружки одной на двоих (по глотку)– Я и Он..
там гостей намывает трехцветный пушистый кот,
там единственный кактус - и то (вот заморыш) цветёт!
там пока еще спят почемучки, игрушки их спят…
там снежинки в окно, как десант камикадзе, летят.
там подушки, еще не остывшие, греют опять.
там суббота крадется неслышно, боясь проиграть.
там есть мы (и всего то!).. а, значит, поверить легко,
что не скиснет река с тем топленым любви молоком…

вербное

Так вьюжит всё еще, так вьюжит всё еще
Весна, застывшим «ермаком» во льдах…
И за ледовое любви побоище
Никто из нас с тобой – не в орденах.

И я – утопленник, и ты – утопленник,
Мы в тихом омуте – дуэт чертей.
И мной проклятий лет на сто накоплено,
Что в трубку брошено «судьбой» твоей.

А я не первая уже, наверное,
С кем на зимовье ты делил постель…
Растаял лед. И в воскресенье вербное
Я без тебя всплываю в свой апрель.

беловоронье

Рыба ищет - где глубже,
Человек – где согреют,
Твоя новая – лучше,
Да, я в курсе. Я верю.

Всё теперь как насмешка,
/Нахрена мои стансы?/
Ты у той, где пельмешки
«под Михайлова Стаса»…

Где понятней и проще,
Где не нужно быть выше.
Борщ. Заначка. Тесть с тещей.
И «не спят еще, тише!»

Где смеются с Аншлагом,
Копят деньги на йорка…

Я сдаюсь с белым флагом.
/Не ворона – тетёрка…/

Я же в курсе. Я знаю…
Надо быть ближе к массам.
И в 2 ночи включаю
Я Михайлова Стаса…

Яндекс выдаст рецепты
И котлеток и студня.
Хочешь, буду, как Эта?
Я смогу, мне не трудно.

А на сердце – всё гаже,
И скребутся вопросы,
Среди тех, цвета сажи,
Если ли шанс альбиносу?..

клином

Я вышибаю клином клин…
Пусть ты – любим.
Он – нелюбим.
За комом – блин.
За блином – ком.
А ты один.
А рядом –
он.

запертое

Я заперта в тебе, погребена,
Боясь еще вчера клаустрофобий..
Свернувшись, словно эмбрион в утробе,
Я заперта в тебе…
И ни одна
Попытка меня выдернуть, изъять,
Заставить, плача, вырваться наружу -
Не удалась.
Я заперта. Ты нужен.
Я каждый день молю «не открывать!!»

Ты мой последний скит.
Последний раз.
Свободы воздух – стал опасен слишком…
Я изнутри держу на сердце крышку,
Чтоб от любви никто меня «не спас»

заразное

Прости меня за то, что я люблю,
а что не любишь – я тебе прощаю.
со временем, я верю, полегчает,
и градус жара сдвинется к нулю…

ты мягок, снисходителен к больной,
режим ей строго прописав «постельный»…
и кризис этот мой восьминедельный
купируешь, как волонтер, собой.

а я - твой обреченный пациент,
то жалости, то нежности немножко
употребляю - в день по чайной ложке,
и жду выздоровления момент.

но вот беда – горячки спал мой жар
и в солнечном сплетении – не ноет,
и я хочу больничные покои
оставить в прошлом, как ночной кошмар…

но слышу вслед: «останься, ты нужна!»
(я – на «нуле», а ты – схватил за «фазу»)

Прости ... теперь и ты любви заразой
окажешься прогрызенным до дна…

"вари, горшочек, вари" (с)

И по амбарам поскребли, и по сусекам,
Откуда б взяться той вскипающей любви?
Оголодавшие по чуду «человеки»
В надежде шепчем мы посудине: «вари!»

И в закромах, казалось, нет ингредиентов,
А наша каша – из топорика – пуста.
Но под эгидой «до последнего клиента!»
На нашей кухоньке любви шкворчит плита…

И при таких-то поварах – что ждать от блюда?
Но, обжигаясь, нежность пробуем на вкус…

«Неупиваемая чаша», наше чудо…
Любовь из «верю»,
«вопреки»,
и ««не боюсь».

изумрудное

Неужели, должна на себе всё тащить, неужели?
Не хочу, чтоб нуждался во мне, словно в проводнике..
Я устала, пойми, вечно быть твоей спутницей Элли,
Кто к волшебнику выведет, и из крутого пике..

Кто же ты.. может, Лев, кому смелости так не хватает?
Или, может, Страшила, кому не хватает ума?
Этот желтый кирпич все петляет.. петляет.. петляет..
И никак я не выйду из сказки недетской сама.

И опять никуда с утопичной дороги не деться,
Но и Гудвин не станет помощником, как ни крути..
Милый мой Дровосек, если не предусмотрено сердце
По настройкам тебе заводским – то его не найти..

Я же взрослая девочка, взрослая дурочка, взросла..
И не верю ни в сказки, ни в принцев, ни в чудо, ни в фей.
Но, опять налегаю с упрямством на грабли и весла -
То ли в лоб – то ли в сказочный город надежды моей..

рождественское

Здесь гадай не гадай – все ответы ясны.
И, без разницы, что там, средь гущи кофейной.
Я останусь лежать у бесснежной зимы,
Словно снег прошлогодний, на голых коленях.

Ты меня разделил знаменателем с Ней,
Кто готовит гуся на рождественский ужин.
И числителем стал у обеих дробей,
Тут – любовником, там – идеальнейшим мужем.

Здесь крути не крути – сила точных наук
В том, что пара часов нам выходит - в остатке.
Одиночество мелом обводит мой круг,
Чтобы ты отмолил мне час третий на святки.

возрастное

Он был из мужчин – которые так молодят,
Как платье особого кроя, каблук и помада.
С ним просто безбашенным мой становился взгляд,
И было «до лампочки» – что обо мне говорят,
И было по кайфу – что с ним объясняться не надо..

Не надо влюбляться, скандалить, реветь и просить:
Всё то, чего вдоволь на «ужинах» бывших наелась,
Его было можно «на выход», как брошь, нацепить,
На зависть подружкам «за что тебя только любить??»
Ответить, смеясь.. «да не ваше собачее дело»

Смотреть снизу вверх – в глаза, что доверчиво ждут,
Шутить, уклоняясь опять от ответа «я – тоже»,
А утром на сборы дать ровно пятнадцать минут,
И, дверь закрывая, как туфли, которые жмут,
Снимать Его – чтоб не врасти! – с тела, с сердца и с кожи…

мать-мачеховое

Я и так к ней подойду, чтоб подластится,
То урока, то совета прошу,
и подол её домашнего платьица
крепко в пальчиках, с надеждой, держу.

Похвалу её поймать снова пробую,
И, как крест – я безнадежность несу.
Все в семье у нас детишки толковые,
Только я одна – бельмом на глазу.

Почему, ну почему все не клеится?
Как упертый, рвусь на ринг, Дон Кихот:
Ветряные машут крыльями мельницы.
Шаг назад… и ни пол-шага вперед.

А судьба ответит мне, будто сжалится:
- Помогла бы я тебе, не вопрос,
Но не дочка мне, моя ты страдалица,
А какой с меня, как с мачехи, спрос?..

снегурочья

Нашамань мне снЕга, нашамань!
Наколдуй, напой, набарабань…
Я в дождях тону, как рафинад,
Собери меня, прошу, назад.
Соберись со мной на край земли,
Где летят с обрыва корабли…

Принеси мне снега, принеси!
Без звонка, сорвавшись, на такси,
Словно рой сонливых белых мух,
Пусть снежинок в люстру лезет пух.
Пусть сугробом занесет постель -
Я тебя согрею, нежный Лель…


Нашепчи мне снега, нашепчи!
Нежными метелями в ночи,
Зацелуй снегурочью тоску
По крупинке, да по волоску…
Снегосчастья пусть короткий век -
Возвращайся, словно первый снег…

41 ноября

Эта осень своё о прошедшей любви не отплакала,
И снега всё никак не наложат на рваное бинт.
Сорок первая ночь ноября держит цепкими лапами,
Будто ждет покаяния в нашем убийстве любви.

Мы, как два партизана, молчим, утомленных допросами,
Без судов, мы готовы на вышку, стреляйте ж скорей!
Эта страшная пытка – с тобой потеряться нам в осени,
И опять бесконечно крутить сериал ноябрей…

И, увидеть, (ура!) как с небес приговором нам падало –
Это снежное море - ( ноябрь наконец-то ушел)
То ли белые крылья - любовь воскрешающих ангелов,
То ли тихой старухи с косой белоснежный подол..

песочное

Ты будешь тот, кто больше не звонит,
Я буду та, кому звонки до фени…
Мы всё торопим будущее время,
Не зная, что оно так наподлит..

Ты станешь тем, кто убежит молчком,
Я стану той, кто умолять не будет.
И, как изжогу, сквозняки остудят
Любовь, что встала в горле, словно ком.

Но это там, за гранями времён,
А мы не «нострадамусы» а, значит,
Сегодня просто любим. На удачу.
Наперекор, на ощупь, на излом..

Пока – мы те, кто верит наугад,
Кто на секунду – не расцепит руки,
Кто имена придумывает внукам,
И кто влюблен с макушки и до пят.

Крадемся в счастье - в поцелуях, вброд!

Три.. два.. один… Посыпались песчинки
В тот день, где разорвет «на- половинки»
и станем мы всего лишь Та и Тот.