ежегодное

Ну, приветик, рада слышать.  День, как день. Давным-давно.

Нет,  пока еще не вышла – и ни замуж, ни в окно.

Не несчастна – это точно. И, представь, не влюблена.

Да, по жизни одиночка. Я ничья – но не одна.

Ой, давай без сантиментов… Да, всё помню. Все 6 лет.

Из шкафов своих скелетов выгребать нам смысла нет.

И устраивать их пляски на костях былых страстей.

Эти мозговые встряски год за годом бьют сильней.

Нет, родной, уж столько было этих самых «всёсначал»

«два дебила – это сила», но пора бы звать врача,

Чтоб программу обновлений старых грабель крякнул, гад.

Не хочу, как Вова Ленин – «шаг вперед и два назад».

Так же лучше, так же проще. Разорвем порочный круг.

Ну, удачи. Рада слышать. Созвонимся, может, вдруг…

прозревшее

Ну, что, мой милый, в Вашем ежедневнике?
Талончик на визит сегодня чей?
Ах, да, мы снова дети понедельника,
Ведь выходные, по ранжиру,  Ей.

Да-да, я понимаю, всё по правилам,
Там  первое, второе, и компот.
Там, перед входом,  быстро,  из отправленных,
«в корзину» смс-ки /вдруг найдет?/

Там свежие рубашки отутюжены,
Там на десерт Вам подают Мезим…
А будни… Ой, как сильно Вы загружены,
Стахановец, уже как пару зим.

А здесь Вас все собачники приветствуют,
Кто заполночь   выводит по нужде.
/Война – войной, но надо  соответствовать.
Ночевка – по прописке, и – к жене/

Средь хаоса подушек  перепаханных,
Бокалов с недопитым коньяком,
Задумалась -  а  сколько ложек сахара
Вам в чай? –  мы ж никогда его не пьем…

А Вы не знали, что под утро, сонная,
Я под будильник морщу нос смешно…
Мы чрезвычайно близкие  знакомые,
Чужие друг для друга все равно…

Давайте-ка закроем  нашу лавочку,
/и бог не выдаст, и свинья не съест/
Я  думала – внутри порхали  бабочки…
Увы  – пищеварительный процесс.

обронившее

Ты прости … Не стану плакать, впрочем, я и не могу.
Я у сущности, у женской, в неоплаченном долгу.
Ни от страха не пищала, ни от змей, ни от обид,
Ни от двоек не рыдала, ни от «ай-ай-ай, болит!»,

Не ревела под Титаник, и с подружкой – под коньяк.
Жизнь то тёрла и, местами, хочешь плакать – а никак!
Ты иди… Не жди, что в спину всхлип услышишь слез моих.
Сраму – мёртвые не имут. Ты ж – живее всех живых.

И для «вишенки на торте»  /согласись, какой  финал!/
Снисходительным аккордом  ты б платочек мне подал.
Это только там, подкожно,  слез цунами мне грозят.
Мне б заплакать… Но «не можно». Отрыдаться б – но «нельзя»

И хотелось бы, как в книжках, Ярославны сбацать плач.
Но – увы. Такая фишка. Я – не Таня. Ты – не мяч.

отслужившее

Эта осень вдохнуть  мешает,

как поношенное пальто.

Я ж, мой милый, уже большая...

 и фасончик уже не тот.

Я же выросла из песочных

 замков, слов, обещаний, мечт.

Я, как дембелем ставший срочник,

 посрываю погоны с плеч.

Отслужила, да «по уставу» …

а любовь? Ты-то веришь сам?

От любви твоей  что осталось?

мед да пиво лишь по усам?

Я ж не рекрут, чтоб четверть века

ждать заветный урочный час.

Нас осталось – по человеку

 из когда-то единых Нас…

Нараспашку в декабрь войду я,

от мороза и мысль ясней:

Те прощальные поцелуи –

 отпеванье любви моей.

Не смотри ты, да с укоризной,

 соучастники мы с тобой.

По любви отслужили  тризну,

 по (сам знаешь!) еще живой…

про серенького волчка

(картинка Анны Силивончик)

и такая бессонница снова, такая тоска,
ты лежишь эмбрионом в теплых махровых носках,
а внутри бредомыслей стучит метроном в голове,
и ты топчешься всё на зачитанной прежде главе.

Ты свободная, словно полста африканских стран,
/и зачем он тебе, неотесанный грубый мужлан?/
Ты, конечно, сорвешь еще самый солидный джекпот…
Но пока лишь Джек Дэниэлс рядом с тобой живет.

И кусает твой мягкий, заждавшийся ласки, бочок,
Лишь мифический серенький жалостливый волчок.
А кровати твоей засекреченный аэродром
Подзабыл уж, когда борт посадки просил на нем,

Ну а ты завернешься, забьешься там в уголке,
Вся на кремиках, масочках, меде и молоке,
Вся такая зовущая, манящая, ждешь любви,
Спи, наивная девочка, дурочка, крепко спи…

Да еще немного – и сдуется твой запал,
И напишешь «жду» тому, кто когда-то ждал,
А пока снова прыгай в носочки и – в теплый плед.
Пусть волчок напоёт тебе сказку, что сказок – нет…

неисправленное

Мы с осенью засядем под чаёк,

(По части сплина – давние напарницы)

И я поною снова: «как он мог?»

Она в ответ: «а, может, он исправится?»

На травах и обидах крепок чай…

«а что другие?»

«нет, никто не нравится.

 любовь, с чужого, велика плеча…»

«ты погоди, ведь, может он исправится?

Да  не руби с плеча, не торопись,

И без того дров запасла, ударница!»

О, стар, как мир, для дурочек девиз:

«ты погоди, а, может, он исправится»

Наперевес с повинной, ты придешь,

Но явка эта, дорогой, провалится…

Ты, знаешь, я свой выбросила штамп

«Исправленному- верить!» -

не исправится…

мандариновое

 

 

  «Никого не будет в доме,
Кроме сумерек», одна
Тишина из монохрома,
Недопитая до дна,
Будет елка истуканом
Показать полностью..
В мишуре до потолка,
Будут ежиться стаканы,
Не дождавшись кипятка;
Не раздеты мандарины,
Не расстелена постель,
Будет вечер длинным-длинным…

/Как ты, милый, долетел?/

Будет рейс твой ею встречен.
/Долетел. Люблю. /
И вот
Пятый, так и не отмечен,
Наш по счету Новый год.

И январь метелью стонет,
Как подброшенный щенок…

…Никого не будет в доме,
Где и быть никто не мог.

упёртое

 

доползти, дошагать, домчаться  – установки кипят в мозгу.
/в кровь – колени, не держат пальцы/  за надеждами я бегу,
спотыкаясь, держась за воздух, как Сизиф, я к вершине пру.
«всё  с начала, еще не поздно?  сколько жизней там, на игру?
сколько бросить судьбе  монеток, чтоб попыток еще отжать?»
…но, со временем, час – за сутки, ну а год – тот идет за пять.
и десяток, родной, четвертый – да и тот разменяла… 
Врешь!
Я не сдамся, я зверь  упертый,
Я – дойду, если Ты там ждешь…

подорожниковое

И голова моя кружилась…
И черт бы с ней. Но, каждый раз,
Ах, как изящно Вы божились
Навзрыд , как на иконостас.
А не поверить – так жестоко,
/ «я сам обманываться рад»/
И индульгенцию до срока
Вам дарят снова… Говорят,
Что сколь веревочке не виться,
Конец процессу предрешён.
Однако ж наша, озорница,
Судьба, морским сплела узлом
Все перегоны, полустанки…
/Не разрубить, не расплести/
Но - подорожником на ранки
Любовь к нам жмется по пути…
И, вроде, боль чуть-чуть утихнет,
/эффект плацебо, так и быть/
Идем, покуда лихо дрыхнет,
Тихонько, чтоб не разбудить…

 

комочковое

а по небу ночь ползет / манкой
и комочками лежат / звезды.
это в 5 — легко реветь/ «в мамку»,
а за тридцать — вроде как/ поздно.

Показать полностью..
это мой уже черед слушать,
и сцеловывать слезу с носа.
и, как губку, наполнять душу
до разрыва, до самоизноса.

а так хочется нырнуть в детство,
до икоты пореветь в сладость.
но, как заяц, лишь дрожит сердце,
мам, ну как, скажи, ты справлялась??

как стоять, когда в ногах вата,
как поверить, если бьют в спину,
а вокруг у всех «с краёв» хаты,
и табличка, где стою: «мины»,

как держаться, если пик пройден,
а подъема спуск страшней – в сотни.
я ж не дурочка совсем, вроде?
отчего же, мама, так «везет мне»?

я с годами становлюсь старше,
только мудрости вот — ни крошки.
той, из детства, манной нет каши,
но комочков — до фига в ложке...

утро вечера...

А душа моя, как на рее,
истрепалась вся - от штормов.
Утро вечера – мудренее,
 /псевдосказочка про любовь/


Но, к заутрене, нет рассвета -
в ночь полярную я вросла...
Старый парусник бродит этот
без единого, без весла...

В тихом омуте — не затонет,
да и к Мудрости — ложный курс.
Утро — вечера... Но к ладоням
 я твоим с утра - вновь прибьюсь.

ноябрьское

Ноябрь вывязывал на спицах
то ли удавку, то ли шарф…
Пока  друг другу будем сниться -
моя не вымерзнет душа.

И будет день, и будет пища –
/отложен старт – не отменен!/
ведь тех, кто ждет,  всегда отыщут
те, кто идут, не сдав  знамен.

Пока я верю – ветер стихнет,
и на асфальте первый снег
следы твои,  средь  прочих чьих-то,
проводником  ведет ко мне…

Под фонарем  (но без аптеки –
великодушно, Блок, прости!)
Один финал.  Два человека.
Три года долгого пути…

Без театральных кульминаций –
так, по-простому, хорошо…
Ты, каждый из дрожащих пальцев
целуя, скажешь:  «я пришел..»

круговое

Лист последний,  рыжею заплатой,
На душе прореху шпаклевал…
Мой ноябрь, по счету тридцать пятый,
Конвоиром в спину задышал…



Мне бы кислорода - на полвздоха ,
Мне бы на полшага – с колеи.
Но дают по норме /чтоб не сдохла/
И – по кругу, ползай ли, беги…



Все одно   /хоть медленно,  хоть прытко/
Вдоль дороги   выучен пейзаж.
Падает ноябрьская открытка
Новым сроком в жизни патронташ.



И опять на старт, по ямам прежним,
Хлопнув  «по рюмашке»  - в новый круг.
С кольцевой я съезд ищу, в надежде
Выиграть ту  чертову игру…

часы с кукушкой

 

 

Субботний вечер в кружку вытечет послушно,
С горячим кофе – потрясающий тандем.
«прокукарекала» уставшая кукушка,
Мой соглядатай и напарник, - ровно семь.

Разрежу час на ожидание и ярость,
То к телефону – то за пачкой сигарет.
«Скажи, в тебе любви хоть крошечка осталась?»
А мне лишь восемь раз «ку-ку» хрипит в ответ.

Все относительно. Альберт правей всех правых.
У «навсегда» - для нас двоих различный срок.
Ты не привык менять коней на переправе,
А, впрочем, ты и переправиться не смог.

Двенадцать раз мой изможденный кукушёнок
Отстрелит полночь. В дверь никто не позвонил.
«ты где?» строчу я сообщение спросонок...
И через час «а ты вообще меня любил?»

И нелюбви страшнее – чувства по привычке.
И равнодушие – страшнее нелюбви.
«Не нагнетай. Ложись и спи. Не мучай птичку»-
Воскресным утром прилетят слова твои.

все на местах..

 

 

У тебя – я. У меня – ты.
Сутки разлук – до ломоты.
Каждая ночь – маленький век.
Ты навсегда - мой человек.
Счастье твоё – я навсегда.
Ты – никуда? Я – никуда…

У меня дочь. У тебя сын.
Ты еще с Ней. Я еще с Ним.
Быт, суета. Дом и дела.
Ты не посмел. Я не смогла.
Крутится жизнь. Копится страх.
Всё как всегда. Все на местах…
У тебя – там. У меня – тут.
Все еще ждем. Нас еще ждут.
Краденый час. Краешек губ…
- Я позвоню! - Я побегу…
Вечер в тисках. Ужин. Мигрень.
Ксерокс плюет будущий день.

У меня – внук. У тебя – два.
Время – песок. Чувства – вода.
Только палач-память хитра.
Двое не спят. И, до утра,
Рук не разжать – только во снах…

Всё как всегда. Все на местах…

театральное

 

 

Мягко было стелено – просыпалось жестко,
Фейерверк иллюзий белой ночью – сер.
Декораций сваленных – горы на подмостках,
Как в кювет, слетели, с трона до галер...

Кто-то бросил реплику – да не по сюжету,
Но импровизация, видно, не прошла.
Все спектакли сыграны третьим нашим летом,
Непригодность труппы. Сорванный аншлаг.

Ждут сезона нового... /есть билетик лишний?/,
На премьере новой - вас зовут на бис.
И в гримерке прима скомкает афиши,
Где с тобой мы рядом...
/маленький каприз/

рыжекосичковое

Быть наивной, словно Синдерелла,
Неприлично девочкам «за тридцать» .
То в тебя я выстрелить хотела,
То, в коньячной коме, застрелиться.

Показать полностью..
Все смешалось – «принцы, избы, кони»
/ вдребезги хрустальный мой ботинок/
А босую – счастье не догонит...
Кончен бал. А, может, поединок.

«Боже, дай тебе счастливых сУдеб» -
Дочки спящей я целую глазки...

Стоп! А ведь её уже не будет,
Это из чужой отныне сказки...

если

 

 

Прилетай, приезжай, приходи, безо всяких «если»!
Не смотри, не считай, не планируй, что будет «после»
На репите звучат все знакомые наши песни,
Те, которые сопровождали, когда была «возле»...

Забери, обними, зацелуй, безо всяких «только»,
Разорви обещаний накопленных целый ворох.
Да не нужен мне марш Мендельсона и крики «горько»,
Мне б разочек прижаться, уткнувшись в рубашки ворот...

Мне б еще помолчать у окна... на двоих сигарету,
Позвонками почувствовать каждую черточку пальцев...
Прилетай, приезжай, приходи!.. Если помнишь это,
Если что-то еще умудрилось в тебе остаться...

суррогатное

«Вы милый, право, милый. Всё – при Вас.
Весь экстерьер: и профиль, и анфас.
В одежде – вкус, махровость эрудита,
И над кроватью – подлинник Магритта,
И поцелуй – «как доктор прописал».
Вы – душка...»

Если бы Тот, далекий, знал,
Что убежать от памяти нельзя,
Корабль плывет, но в бухте – якоря...

«Вы милый...» /но не греет, а тошнит/
А утром снисходителен Магритт...

ремиссия

 

 

Это будет после - ясный ум, рассудок,
Мысли ровно в стопку. На душе покой.
Сталь в глазах и нервах. Ровно. А покуда
Плачь - и будь безумна. Плачь – и стань живой.

Пусть коньяк выводит зимних буден шлаки,
Выскоблит всю память, как хирург, до дна.
Терапия шоком. Надо, детка, плакать,
Все проходят это. И не ты одна.

В хосписах Разлуки – умирают реже,
/и не верит каждый в новый рецидив/
Но апрельским ветром захлебнувшись свежим,
Ты в весну шагаешь, снова победив..