клубочное

у подъезда облезлой хрущевки
на привычном своем КПП,
пальцы вяжут — по-прежнему ловко,
а глаза все скользят по толпе..

вот малышка в песочке от скуки,
ест «кулич», но к ней тут же, грозя,
материнские тянутся руки:
«выплюнь, быстро! Фу, кака.. нельзя!»

у нее, седовласой и старой,
это слово — застряло внутри,
ведь «нельзя» - с ней пожизненной парой
словно цербер, стоит на пути...

всё нельзя было — писать в штанишки,
пить холодное, спать до восьми,
прыгать в лужах, как дерзкий мальчишка,
ртом — снежинки ловить средь зимы,

тройку? В четверти? Непостижимо!
музыкальную бросить? Не смей!
Мишка — тот пусть идет себе мимо,
подрасти-ка еще до парней,

нет, ты слышал? Геологом?? бредит!
проглотила «нельзя!» снова вслед,
и, покорно, — она дебит-кредит
прогрызает в науке пять лет..

и на кухне, под шепот тревожный,
«ни карьеру, ни жизнь — не ломай!
брак с анкетой Его? Невозможно!
нет, нельзя.. даже не вспоминай!»

а когда в разговорах о внуках,
подошла этим пыткам черта,
с подходящим, «замглавом», без звука,
в ЗАГС ближайший несла паспорта..

и терпела (а кто без изъяна?
разведешься — кому ты нужна??)
и отлучки, и выкрики спьяну:
«да ты просто бревно, не жена!»

а когда, до кипения точки,
доходила, и, к маме — с детьми:
«нет, нельзя..долю бабскую, дочка,
я терпела — и ты.. потерпи»..

тот единственный шанс на спасенье -
(его письма, что спрятаны в стол,
и, два раза, театр, в воскресенье)
молча принял «нельзя» и ушел..

умерев от любви и от боли,
даже как-то пыталась, с гвоздя...
но веревка, не слушаясь что-ли,
ей, порвавшись, сказала «нельзя»..

сыновья разлетелись по гнездам,
каждый — с домом, детьми, и женой..
муж — на кладбище..и, почти роздан,
век отмеренный женский земной.

и под вечер, устало: «мой боже.. -
она будет просить образа, -
«умереть мне тихонечко.. МОЖНО?» -
и закроет в надежде глаза..